Постоянно дописывается и обновляется.
Дополнения и обновления вставляются кусками по всему тексту, а не только в самый конец.
«Никто кроме Нас». Это девиз ВДВ.
Никто кроме нас не мог выполнить многие военные задачи.
Никто кроме нас не сможет рассказать всю правду.
Как и раньше, на войне, готов принять весь удар на себя. За всех солдат и офицеров, кого в Афгане называли пушечным мясом.
А удары будут, в том числе и от «своих». Это война.
25 лет назад протрубили о выводе советских войск из Афганистана.
На память об этой стране у меня осталось 2 ранения, одно в руку и 14 осколков в голове, 3 грыжи на позвоночнике, 2 медали «За Отвагу», голубой берет ВДВ с тельником в шкафу, несколько фотографий и сержантские погоны в коробке под кроватью.
Что – то я помню хорошо, что – то уже забыл. Прошло время. Я успел окончить специальное высшее учебное заведение, съездить ещё на одну войну в бывшую кавказскую советскую республику и опять в обнимку с автоматом.
Очень сильно вросли в нас, ветеранов афганцев, и в общество в целом, «сказки» об Афганской войне Советского Союза. Настолько, что и сами ветераны и общество уже искренне в это верят и не хотят иных легенд и, наверное, не захотят никогда.
Могу сказать честно и искренне: десантники «КУРКИ» никогда не отступали без приказа даже под страхом тотального уничтожения, это негласное правило соблюдалось свято, без ропота и угроз. Также курки десантники старались не бросать на поживу противнику убитых, раненых и оружия. Можно было лечь всей ротой из — за одного раненого или убитого. Оставить убитого или раненого сослуживца врагу, оставить врагу часть вооружения, увидеть врага и не убить его любой ценой – это считалось во время моей службы в ДРА (Демократическая Республика Афганистан) несмываемым позором. Даже невозможно было представить, чтобы ротный или взводный договаривался с моджахедами о возможности беспрепятственно пройти или о ненападении друг на друга. Это было позорищем и приравнивалось к предательству. Увидел врага, знаешь, где враг находится – уничтожь его, на то ты и десантник. С врагом никаких сделок. Так нас тогда воспитывали в 350 полку ВДВ.
Отступивших от этих правил ждало всеобщее презрение и в Афгане и на гражданке в Союзе. Жизни такому моральному уроду не было бы до самой смерти.
Потом, после моей службы, с середины войны и до конца было уже часто по другому. С моджахедами советские офицеры и командиры частей уже часто вели переговоры, с ними договаривались о ненападении, и просили не трогать наших солдат при прохождении ими определённых территорий. Когда нам это рассказывали вернувшиеся из Афганистана служившие после нас офицеры и солдаты из Ограниченного Контингента Советских Войск в Афганистане (ОКСВА), мы были в шоке. Для нас это было равносильно позору.
Даже сейчас во мне борются два противоречивых чувства. С одной стороны, конечно, хочется, чтобы как можно больше ребят остались живыми. С другой стороны, мы же присягу давали: «…и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству.
Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся…»
Ползать перед моджахедами на пузе, во время моей службы, десантники тоже не любили, и где возможно, старались идти в полный рост. Возможно было не везде, но с пару — тройку раз мы гордо ходили в атаку на духов именно прямо, на зависть засевшим за камнями остальным родам войск, засучив рукава и выпятив грудь в тельнике. Наверное, так и слагались легенды о никогда не склонявших перед врагом десантниках или по духовски — «ПОЛОСАТЫХ».
Последний раз такая смелость демонстрировалась нами на Панджшере. Зажали там ребят крепко. Трусами они не были, но нужен был психологический перелом. А нам перебежками и нагнувшись двигаться влом было, да и устали очень. Ну и тридцати секундная речь Командира по рации, что надежда только на нас. Шли в тельняшках, сняв куртки ХэБчиков и опустив по пояс комбезы, без РД, с автоматами на перевес. На нас смотрели с надеждой и восторгом. Десантура идёт. Моджахеды драпанули словно зайцы, разве, что не верещали. А как мы – то собой упивались. ВДВ одним словом. ВДВ смерти не боится. Идём в полный рост, стреляем. Ну и ребятам помогли, и кусок Панджшера чесанули. Жара, солнце, речка горная бурлит, зелень лезет и мы, красавцы буром прём.
Когда перед лицом мне отчертили,
В далёком небе, сапогом черту,
Которые тень ужаса слепили,
Из душ, склонившихся на тщетную мечту.
Я видел ветер, я смотрел сквозь тишину.
И так хотелось мне тебя над ней увидеть.
Я выпил досыта проклятую войну.
Я научился ждать и ненавидеть.
Новорождённая воронка, дитя войны.
На дно упало, скрипя зубами, пол старшины.
И растекаясь от мяса красным, слезился снег,
Кого осколком, кого фугасным, пол роты в нет.
А я всё мчался над сапогами, а я летел.
И надрываясь на всю округу, Ура им пел.
Нам в этом Мире так много надо ещё успеть.
Мне выть хотелось, а я от боли мечтал Вам петь.
Небеса, вы мне распахнитесь,
Мне сквозь щели, зубов – облаков.
Вы сегодня там мной ощенитесь,
На бессчетное вымя веков.
Вообще о «храбрейших» войсках Ахмад Шаха Масуда, который и контролировал Панджшерское ущелье, у меня свои представления. На Пагмане, в начале лета 1984 года два неполных взвода 5 Роты второго батальона 350 Воздушно Десантного Полка, нашей дивизии, прикрывая отход основных войск, сутки стояли насмерть против нескольких тысяч Масудовцев, выбитых советскими войсками с Панджшера. Они заняли горку, которая как пробка в бутылке держала моджахедов в маленьком ущелье. Ну и пошла мясорубка. Огонь артиллерии и бомбёжку вызывали на себя. У масудовцев десятки крупнокалиберных ДШК, тысячи штыков, миномёты. У мальчишек только автоматы и один пулемёт. Приказ ребята выполнили полностью, силы масудовцев сковали почти на сутки на себя, гору не сдали, оружие, раненых и убитых не бросили и потом, после выполнения приказа, ещё добрых полтора десятка километров сами, неся убитых и раненых, с масудовцами на хвосте, шли к ближайшей броне. Шли пешком, вертушки роту забрать не стали, вертолётчики прилетать отказались, сказали большая плотность обстрела. Основные войска смогли отойти без потерь, масудовцы были обездвижены суточным боем. Не особо кого и наградили. Бой был знатный, редкий бой, даже для Афгана. Победный. Но как – то забытый, и никогда особо не обсуждаемый. Я встречал ребят, бившихся на той горке. Обычные Российские пацаны. Был приказ, была задача. Смерть, не смерть, Родина сказала.
Но это только 2 постулата, неуклонно выполнявшихся, именно в ВДВ, так называемыми «курками» (от слова автоматный курок), солдатами срочной службы и командующими ими младшими офицерами (командирами взводов и рот), непосредственно участвующими в боевых действиях и беспрерывно, все полтора года службы, лазающим по горам в поисках банд маджахедов, вшей, ранений и жуткой усталости.
Вид, у возвращающейся с боёв роты был не картинный. Усталые, грязные, серые, небритые, насквозь пропитанные пылью и потом, кто – то в бинтах, отрешённый и злой взгляд воспалённых глазниц, свисающие с рюкзаков пулемётные ленты и каски, вскинутые на плечи пулемёты и автоматы. Ротная колонна шла к своим палаткам, и никто не смел перебегать её путь. Штабных как ветром сдувало. Месяц непрерывной боевой работы в горах. Курки понимали, что вся эта война держится только на их плечах и жизнях. Всё остальное было вокруг них и для них. Всё… кроме еды, сна, нормальных бытовых условий, достойного денежного довольствия, нормального обеспечения, человеческого отношения, необходимых медикаментов, кроме заслуженных наград и заслуженного уважения вышестоящих командиров всех видов штабов.
Очень хотелось под конец службы, чтобы весь наш взвод вдруг оказался в Москве, на Красной площади. Именно такой, какой есть на боевых. В полной боевой комплекции и с оружием. Чтобы люди глянули и прониклись. Чтобы жуткое зрелище измотанных, грязных, заросших, перевязанных бинтами парней отпечаталось у сытых и весёлых граждан на сетчатке глаз.
Говорил пару лет назад с командиром. Он сейчас живёт в Москве. Хотя сам родом из маленького шахтёрского городка. И из шахтёрской семьи. Правда, с фамилией на «ич». Всё детство играл на скрипке. Ему тоже хотелось народу и правительству роту показать посреди Красной площади. Во всей боевой «красе». Мысли совпадали. Но он был маленький командир, с двумя маленькими звёздочками на каждом погоне. Он храбр и смел. У командира за Афган «Красная Звезда» и «За Отвагу». Я бы дал ему ещё пять раз по столько. Он это честно заработал. Каждый солдат в роте обязан ему кусочком своей жизни.
У его деда за Отечественную войну пять орденов. У командира ещё несколько опасных командировок в жизни было, похож на бультерьера, сбитый мускул, костяшки кулаков в мозолях. Какая там скрипка уже. А мог великий скрипач получится.
На груди качается, в сердце бьёт, медаль.
Серебро, в крест ленточка, красная эмаль.
Танк и самолётики, маятник войны
Я вернулся, Мама, из чужой страны.
Я приехал утром, трезвым и больным,
Я теперь у Родины стал таким своим.
На всю жизнь качается рота за спиной,
Я её в подарок Вам привёз с собой.
Я на Площадь Красную приведу броню,
Я народу сонному сотворю зарю.
Ярко – ало – красную, тёплую как кровь,
Я любовью полон, я сама любовь.
Вот, они – солдатики. Строем пеший ход.
Пыльные бушлатики, выбирайте взвод.
Щёк небритых сумраки, серые бинты,
Заполняют совестью ямы пустоты.
Ай, народ мой, ласковый, на колени встань,
Дети это павшие, ты в глаза их глянь.
Верившие в лучшее пацаны Страны,
Я остался, мама, в стороне войны…
Я остался, мама, с ними и с собой,
На один остался с прерванной судьбой.
От верблюжьих лакомств вонью стелет дым,
Я в зубах с гранатой таю молодым.
Таю, улетаю облачком домой,
Я сегодня, мама, тихий и немой.
Я сегодня, мама, прибегу во сне,
Босоногий, маленький, как не на войне…
Смотрел по телевизору передачу, где впрямую рассказывали как высшие члены правительства СССР, и отдельные генералы, предавали воевавших в Афганистане солдат, передавая душманам планы наших атак и предупреждая их заранее о готовящихся боевых операциях. Подонки, они и везде подонки, хорошо, что об этом открыто говорить стали.
Особисты в Афгане говорили, что в солдатских цинковых гробах в Союз вывозили наркоту и драгоценные камни. Копей драгоценных и маковых полей в Афгане много. Сам рубинами швырялся в птиц. Вывезут останки с почестями, под салют и слёзы родителей захоронят. Потом, ночью раскопают, вскроют, наркоту и камни заберут, гроб обратно закопают. По всей России тысячами хоронили. Окошечки на гробах изнутри краской белой замалёвывали. Цинки никогда не разрешали вскрывать, хоть лоб мать расшиби о гроб. Да и автоматчики из «почётного» караула с военкомом рядом, пойди вскрой, «закон запрещает».
«НИКТО
КРОМЕ НАС»
правда Афгана и России глазами солдата ВДВ
О войне,
о офицерах, о дембелизме, о писарях, о наградах, о ветеранах и о Героях
http://www.stihi.ru/2014/02/12/5888
«НИКТО КРОМЕ НАС»
правда Афганской войны глазами солдата ВДВ
О войне, о офицерах, прапорщиках и генералах, о неуставных преступлениях, о предательстве, о наградах, о ветеранах, о наркоте в гробах, о настоящих, а не липовых Героях и о правде
http://www.stihi.ru/2014/02/12/5888
РАСШИФРОВКА НЕКОТОРЫХ ИМЁН В ЭТОЙ КНИГЕ:
«Т.» — первый мой ротный 5 роты 350 полка капитан Телепенин Евгений Михайлович
«К. Г. П.» — второй мой ротный 5 роты 350 полка капитан Кудров Геннадий Петрович
«О. П.» — замполит 5 роты 350 полка лейтенант Останин Пётр
«Ш. В.» — взводный 3 взвода 5 роты 350 полка лейтенант Шклярик Виктор
«С.» — взводный 2 взвода 5 роты 350 полка лейтенант Стародуб
«Х.» — взводный 1 взвода 5 роты 350 полка лейтенант Харунов
«К. В.» — старшина 5 роты 350 полка прапорщик Кубиевич Владимир
«С. С.» — заместитель командира 2 взвода 5 роты 350 полка сержант Сапаж (Сопаж?) Суленбаев (Сауленбаев?)
«Г.К.», «К.» — Геннадий Кононов, солдат 5 роты 350 полка
«Б. Ш.», «Ш.» — один из моих самых лучших друзей по Афгану, гранатомётчик 5 роты 350 полка Борис Шашлов
«Ч.» — командир комендантского взвода 350 полка, прапорщик Чернышёв
«А. Б.» — писарь 350 полка, сержант Андрей Беломытцев, комендантский взвод
«Г. Г.» — водитель комендантского взвода 350 полка, ефрейтор Горбунов Геннадий
«Г. К.» — Писарь 350 полка старший сержант Геннадий Казаков, комендантский взвод
«Ж.» — солдат комендантского взвода, 350 полка Жаров
«С.», «А. П. С.» — Александр Петрович Солуянов — командир первого батальона 350 полка ВДВ
«Ч.», «Ч. С. Н.» — мой друг, Чурсин Сергей Николаевич, заместитель командира первого батальона 350 полка ВДВ
«А. В. С.», «С.», «А. С.» — полковник Соловьёв Александр Владимирович, командир 350 полка ВДВ
«Ю. В. К.» — мой хороший друг и наставник, заместитель командира 350 полка Юрий Васильевич Конобрицкий
«С.», «А. С.», «А. Е. С.» Генерал майор Альберт Евдокимович Слюсарь – командир 103-й воздушно-десантной дивизии
«Я.», «Я. Ю.» — Командир 103 дивизии полковник Ярыгин Юрантин, следующий после Слюсаря
«М.», «М. Ю. И.» — Полковник Мальцев Юрий Иванович – первый заместитель командира 103-й воздушно-десантной дивизии
«В.», «В. П.» — Полковник Василий Пивоваров — начальник штаба 103-й воздушно-десантной дивизии
«Б.», «И. Б.» — подполковник Игорь Беляев — начальник отдела боевой подготовки газеты ТуркВО «Фрунзевец»
«Г.», «Г. С.», «Г. С. Г.» — Генерал — майор Гертруд Семёнович Глушаков — опергруппа Генштаба
«О. Ц.» — Олег Цыганок, мой ротный в учебке в Лосвидо
«П. В. Ф.» — Пфафф Виктор Францевич, хирург, оперировавший меня в медсанбате (низкий ему поклон за всех спасённых пацанов и за меня)
Полно вранья. Какая-то поппулистская, на девочек рассчитанная статья. В полный рост…в тельниках, против нескольких тысяч…
Кому это пустое бахвальство и вранье надо?
Поддерживаю.
Складывается ощущение, что автор вообще не ходил на боевые, сидел в раположении и получал пи@дюлей, что ему больше всего и запомнилось из всей службы.